Семья – институт общества, призванный своей крепостью укреплять Государство. А любовь может лишь отвлечь гражданина от его миссии в становлении Великого Государства. Любовь – это фарс, она не имеет никакого значения. Любовь между мужчиной и женщиной недолговечна, в то время как брак… - А между мужчиной и мужчиной? – громко и дерзко прозвучал голос Эндрю, перебивший преподавателя. Тот несколько опешил уже от самого факта, что кто-то решился прервать его столь неучтивым образом. Потом, осознав смысл вопроса, преподаватель какое-то время выглядел еще более растерянным, потом неуверенно рассмеялся. - Молодой человек... о чем вы говорите? Какая любовь может быть между мужчиной и мужчиной? Если вы имеете в виду дружбу… - Нет, я имею в виду любовь. Я абсолютно уверен, что я имею в виду любовь, - отрезал Эндрю. Мне не нужно было смотреть на него, чтобы знать, какое у него сейчас выражение лица. И я не мог осудить преподавателя за некоторое смущение. - Послушайте. Любви как таковой нет. Что же касается любви мужчины к мужчине, так ничего подобного никогда и не было! Лучше бы вам придумать вопрос поумнее! - Зачем вы лжете? - Я… что? Вы обвиняете меня во лжи? - изумился преподаватель. – Это уже слишком, знаете ли! - Но… поймите… я абсолютно уверен, что есть такое… что так бывает… - Послушайте. Не существует никаких отношений мужчины к мужчине, кроме братских, дружеских и нейтральных, к примеру, отношений преподавателя и студента. Ничего о любви, а уж тем более, мужской любви, я слышать не хочу, увольте! – на этот раз непреклонно ответил учитель. – Сядьте и не мешайте мне читать лекцию! Эндрю опустился на стул, вся краска отхлынула от его лица, он казался каким-то маленьким и потрепанным. Больше жизни захотелось быть сейчас рядом с ним. Он уронил голову на скрещенные на столе руки и не шевелился. Я смотрел на него, и чувствовал страх. Не за себя и даже не за него. За нас. Какие, интересно, он сделал выводы? Я сам, конечно, был в легком недоумении от того, насколько негативно преподаватель отнесся к самой возможности такой неправильной любви. Но я вовсе не думал отказываться от Эндрю. Я помнил о данном обещании всегда быть с ним, и не собирался нарушать слово. Напротив. Запретный Эндрю стал еще более желанным, а я и не думал, что такое возможно! Далее преподаватель дал ответ еще на один мучивший нас вопрос. Оказалось, есть слово для обозначения этого ласкового прикосновения губ и переплетения языков. Это слово – поцелуй. И опять же, преподаватель будто специально подчеркнул, что целоваться могут только мужчина и женщина и только наедине, потому что поцелуй на людях есть непристойный акт. А вот эти слова посеяли сомнения в сердцах наших однокашников. Конечно, мы с Эндрю никогда не старались целоваться у них на виду, но и не скрывались ни от кого – конечно, мы же не знали, что это неприлично! И что это… настолько предосудительно. Наверняка каждый из наших однокурсников когда-нибудь да заставал нас за поцелуем. Это уже сулит неприятности. Преподаватель ясно дал понять, что целоваться на виду – плохо, а целующихся мужчин не существует. Интересно, изменится ли отношение к нам с Эндрю? Так или иначе, я готов был вытерпеть насмешки однокурсников, даже если они надумают избить меня – это меня не пугало. Единственное, чего я боялся, это услышать от Эндрю категорическое «Нет». 4 - Джей… перестань… какой в этом… смысл? – Эндрю слабо сопротивлялся моим поцелуям, отворачивая лицо и неуверенно отталкивая меня руками. Ни то, ни другое не могло меня остановить. – Прекрати. Ты меня изнасиловать собрался? - Что, если да? - Я заору, и тебя расстреляют. - Ты добрый. - Ой, отстань, Джей… отстань… - шептал он так нежно, что слово «отстань» казалось признанием в любви. Уже две недели мы почти не виделись днем. Договорившись вести себя как примерные мальчики, мы упорно делали вид, что между нами ничего никогда и не было. Странно, но этот нехитрый маневр довольно быстро успокоил наших однокурсников, которые вечером после той памятной лекции устроили мне допрос с пристрастием, а И-1324 едва не бросился на меня с кулаками. Тогда я нескладно убедил их, что вопросы Эндрю были чисто гипотетического характера, а если они видели, как мы целовались, то могли бы и сами догадаться, что мы просто тренируемся, чтобы быть абсолютно готовыми к встрече с девушками из женского колледжа. Окончательно их убило мое замечание о том, что поцелуи – штука непростая, и им тоже следовало бы потренироваться друг на друге. Это было сказано уже из принципиальной вредности.
А потом – мучительный разговор, опять я убеждающая сторона. Мне опять повезло. Я уговорил Эндрю на занятиях делать вид, что мы всегда были просто приятелями, даже не лучшими друзьями, а ночью тайно встречаться, и только тогда давать себе волю. Эндрю был страшно подавлен, но все-таки согласился. Потом – тягостные две недели, две недели, в которые я чувствовал себя так, словно у меня отняли воздух или воду – то, без чего я не могу жить. Две недели мучительного дневного существования и сладостных ночных встреч. Я повторял «Я люблю тебя», как заведенный, не мог не говорить. Эндрю сказал только несколько раз, обычно отвечая на мои признания поцелуем. «Я не хочу, чтобы слово приелось», - объяснил он. Такая жизнь меня выматывала. Я стал еще больше прогуливать уроки, только теперь дело шло не о гулянии как таковом. Я просто отсыпался после проведенной с Эндрю ночи. Казалось, все преподаватели уже поняли, насколько бессмысленно делать мне замечания и просто с мрачным торжеством задавали мне сложные вопросы, если я все-таки оказывался в их аудитории. Мне казалось, мы с Эндрю не выдержим такой жизни. Дело даже не в том, что мы «путали день с ночью», а в бесконечной лжи, в которой мы все сильнее запутывались. Все эти шифровки, явки и пароли только первое время казались забавными, теперь они угнетали как ничто другое. За свою любовь мы чувствовали себя преступниками. Я не решался предположить, кто сломается раньше. - Джей… ты же понимаешь, что когда-нибудь и это придется прекратить? – устало сказал Эндрю, оторвавшись от меня. – Так не может вечно продолжаться. - Эндрю… что тебя пугает? Общественное мнение или государственное наказание? – спросил я. - Плевал я на мнение. А вот если кто-нибудь донесет на нас за неуставные отношения… да если найдут хотя бы одну твою записку, нас с тобой обоих к стенке поставят! У тебя в каждой запретных слов, как волосков на моей заднице! - Что-то я давно их не пересчитывал, - не удержался я. - Джей, я серьезно. Нас расстреляют и ухом не поведут. Я не хочу так. - А хочешь женушке вставлять, да? - Ну перестань ты! Как будто выход есть какой-то! – с явным отчаянием в голосе воскликнул Эндрю. - Выход всегда есть. Знаешь… Государство… оно же не одно на Земле. Что если попытаться сбежать? - Сбежать? – расхохотался Эндрю. – Сбежать! Ну, конечно! Далеко, наверное, сбегут два кретина, которые всю жизнь заперты на территории Колледжа! Ты как собрался на местности ориентироваться, а? Если ты за всю жизнь ориентировался только на подстриженной лужайке и то – так себе ориентировался! - У тебя другой план есть? – огрызнулся я. - Нету у меня плана. Никакого нету. - У нас есть еще почти два года, чтобы подумать об этом. - Два года… только два года, - сокрушенно помотал головой Эндрю. – Что мы успеем за два года?
За два года мы ничего не успели. Ни придумать, ни спланировать… ничего. Эндрю, казалось, всерьез готовился стать отличным мужем. На культурном знакомстве со студентками он вел себя по-джентельменски, шутил, совершенно очаровал какую-то такую же рыжую, как я, сучку. Не мудрено, что я возненавидел эту бестию с первого взгляда. Мне каким-то удивительным образом досталась черноволосая пышногрудая красавица, прилипшая ко мне с первых минут встречи, как бывает, лист от банного веника прилипает к известной части тела. Впрочем, я был не против. Я даже делал вид, что она мне нравится, единственно в надежде позлить Эндрю. Но он не обращал на меня ни малейшего внимания, тогда как я глаз с него не сводил, с каждой секундой питая все больше ненависти к его рыжей, которую он кормил виноградом. Почему, почему он так поступает со мной? Разве не мне он клялся в любви? Разве не ко мне почти два года тайно бегал на свиданья? И что мне теперь делать? Я так обозлился на него, что совокупился с черноволосой девицей в какой-то задней комнате, пока в зале шли танцы. Она стонала и извивалась подо мной, расцарапала мне всю спину, а ее слюнями я едва не захлебнулся. Потом она заявила мне, что я – «Бог секса», очевидно вкладывая в эти слова некий неясный мне смысл, и мы пошли танцевать. - Эндрю! Эндрю, да остановись ты уже! – я догнал его возле Колледжа. – Ты думаешь, что можешь от меня просто убежать? Да ты наивный! - Чего тебе нужно от меня? – резко развернулся Эндрю. У него был подавленный и утомленный вид, что меня несколько радовало – значит, тоже хоть немножко не в себе, хоть немножко переживает. - А что, объяснять надо? – рассмеялся я. Смех получился довольно истеричный. Эндрю воровато огляделся по сторонам, желая убедиться, что двор пуст. Не найдя, за что зацепиться взглядом, он неожиданно резко прижал меня к дереву – опять тому самому... преследует оно нас, что ли! – и поцеловал. Почему-то я понял – в последний раз. - Эндрю... – комок в горле не давал говорить связно, я почувствовал, что из уголков глаз потекли слезы. – Ты меня не любишь? – я чувствовал себя таким беспомощным и ничтожным, что Эндрю даже вдруг показался мне выше ростом, выше меня не меньше, чем на голову. - Люблю, Джей. Люблю. Но я хочу, чтобы мы оба жили, понимаешь? Детство кончилось, теперь надо или играть по правилам, или умирать. То, что было... этого больше не будет, потому что так нельзя. Теперь – совсем нельзя. Пожалуйста, Джей, живи. Только живи, хорошо? - Как... как ты себе это представляешь? – прошипел я, все пытаясь не разрыдаться. Образ Эндрю, ведущего под руку ту рыжую девицу, целующего ее, плыл у меня перед глазами. - Плохо представляю. Но надо, чтобы... - Ничего не надо! – вдруг неожиданно для себя взорвался я и оттолкнул Эндрю от себя. – Ты просто дерьмо, Л-716, проваливай на все четыре стороны со своими правилами! От дерьма ничего не надо! Я бежал, не замечая даже направления, бежал долго, наверное, теперь я оказался на другом конце Коллежской территории. Мне было плевать на все, кроме собственной боли, собственных слез и Эндрю. Я видел в нем предателя, наверное, с моей стороны такое отношение было чистым эгоизмом, но я, разумеется, этого не понимал. Я запнулся за что-то и упал навзничь. Мне не хотелось подниматься. Напротив, лежать было хорошо. Лежа я был там, где мне и положено, там, куда меня опустил Эндрю – внизу. Я вернулся в общежитие глубокой ночью. До конца семестра, до и во время выпускного я не разговаривал с Эндрю, впрочем, он не очень-то и пытался завязать со мной разговор. Эндрю женился летом. В июле. Он прислал мне приглашение на свадьбу. Я выбросил его в мусорный контейнер. Я женился в августе того же года. Оказалось, на танцах мне посчастливилось осеменить черноволосую девицу, так что судьба моя была предопределена.
5 Главное, чтобы духу хватило. Нэн похрапывала в спальне, с кухни это было отлично слышно. Близнецы притихли полчаса назад, старшая уже давно спит, а малыш – вот счастье-то – не орет уже час. Вот он я, Джей, глава немалого семейства, отец четверых детей и муж разжиревшей смуглой бабы по имени Нэн. Прошло восемь лет с тех пор, как я последний раз видел Эндрю. Четыре года как он перестал присылать открытки ко дню рождения. Но он мне по-прежнему снится. И, знаете... мне вообще-то теперь плевать на все гораздо больше, чем на последнем курсе Колледжа. Теперь от меня уже почти ничего не осталось – я поглощен семьей, я не могу потерять даже самого себя... что тут терять, собственно? Если я не могу потерять себя, что вообще я могу потерять? Да ничего я не теряю. При любом раскладе. Пистолет я купил у бывшего вояки. Он спился, ему очень нужны деньги... я удовлетворил его потребность, а он удовлетворил мою. Спрос рождает предложение, так и моя неудержимая тяга к мести и убийству вызвала из стариковского сундука это тяжелое мощное орудие убиения. Нэн не нужно знать, куда я ушел. Я просто исчезну... она не пропадет, у нее много детей... по рейтингу пивнушки она, несмотря на лишний вес, самая привлекательная женщина в городе... ничего с ней не сделается. Дети... они остались с матерью. А отец у них все равно непутевый. Я вышел из дома, не издав ни звука. Машина завелась удивительно тихо. Я выехал на дорогу. Пора мне забрать то, что мне причитается. Эндрю со своей семьей жил в трех часах быстрой езды. Я неплохо научился водить машину, почти сразу же, как освободился из коллежского заточения. Вообще, реальный мир оказался куда проще, чем строгие Уставные порядки Колледжа. В жизни Устав нарушали часто и с удовольствием. Я включил музыку, чтобы ехать было веселей, скоро уже подпевал незнакомому вокалисту, который воспевал Честных Строителей Государства Великого. Слова были абсурдны до идиотизма, но мелодия мне нравилась. Я напевал.
Звонок слева от двери был светло-сиреневый. Это отчего-то меня насторожило. Я позвонил. Трель звонка, как будто неудачно пыталась пародировать пение птицы. За дверью послышались шаги. Я не чувствовал ни малейшего волнения. На дверной глазок упала тень, а в следующую секунду дверь распахнулась. На пороге стоял Эндрю, растерянный, но счастливый, как идиот. Я приветливо улыбнулся ему. - Джей! – как-то по-детски воскликнул он. Мои близнецы так же кричат «Папа!», когда я возвращаюсь домой. - Здравствуй, Эндрю, - сказал я. – Извини, что без предупреждения. Ехал мимо, решил засвидетельствовать свое почтение. И спасибо сказать. - Спасибо? За что? - За четыре поздравительные открытки, - сказал я. – Может быть, ты пустишь меня в дом? - Конечно, проходи, - посторонился Эндрю. - Ты гостеприимный хозяин, Эндрю? – спросил я. Тот пожал плечами, недоуменно глядя на меня. - Джей... почему ты разговариваешь со мной, как с пятилетним? – спросил он. Мне вдруг стало так смешно, будто Эндрю отмочил шутку века. - Эндрю? Кто-то пришел? – послышался из глубины дома женский голос поприятнее, чем у моей Нэн. - Джей! Мой друг из Колледжа! – крикнул в ответ Эндрю. - Жена? – спросил я. - Да, - осторожно сказал Эндрю. Он не верил, что я приехал просто так, он опасался, что я затеял что-нибудь неладное. Он, как всегда, прав. Только вряд ли он что-нибудь успеет сделать. Когда его рыжая жена появилась в коридоре, мне не понадобилось и десяти секунд, чтобы выхватить пистолет, а уже через минуту она истекала кровью на полу в холле собственного дома, на глазах у мужа, который уже ничего сделать не успеет. Эндрю даже не пытался как-то помочь ей. Он удивленно хлопал глазами и снова напомнил мне большого ребенка. - Джей... – простонал он, схватившись за виски, словно у него резко заболела голова. – Джей... что ты наделал?.. Что ты наделал?.. - Я люблю тебя, Эндрю, - сказал я и, выйдя из дома, прикрыл за собой дверь. Надо вернуться домой до вечера. Нэн будет волноваться. Надеюсь, волнение не помешает ей приготовить к вечеру цыпленка.
